«Некоторые сцены можно было урезать»: рецензия на спектакль драмтеатра «Милый друг»
02.07.2019
На сцене Курского драматического театра была представлена постановка «Милый друг». Это история Жоржа Дюруа, написанная Ги Де Мопассаном больше века назад, о человеке без каких-либо талантов, добивающемся денег и места в обществе благодаря пронырливости и внешности.
Следует сразу оговориться, это классическая постановка в самом неподдельном значении этого слова. Глядя на огромное количество бутафорских вырезок из газет с пестрящими названиями Lе Figaro, Le Mond, Le Parisien и оттопыренную из-за Триумфальной арки часть Мулен Руж, можно было смело ожидать, что курские актеры заговорят по-французски. Как можно догадаться, все очень приближенно к эпохе. Женщины обязательно ходят в огромных кринолинах, мужчины одеты во фраки, а бесконечно умиляющая роль дворецкого выглядит театральным рудиментом, благодаря которому бесхитростно и незатейливо раньше связывали события в сюжете. Все это служит украшательством, костюмированным представлением для знакомой всем истории.
Сюжет начинается с забившегося в угол Жоржа Дюруа, молящего Бога (надо заметить, этот прием будет очень часто разыгрываться), чтобы тот подкинул ему несколько франков. Однако вместо денег герой находит в борделе старого сослуживца Шарля Форестье, который предлагает взять Дюруа под крыло и представить «нужным людям». Из такого начала вырастает история мольеровского Дон Жуана, циника и ханжи.
На сцене превращение героя происходит так же стремительно, как и смена костюмов: если в начале спектакля это простодушный военный без образования, со свойственными деревянными движениями и выправкой, то ближе к середине постановки пластика персонажа начинает отражать его способность «лавировать» между людьми.
Первую часть постановки Дюруа находится в окружении женских персонажей: в объятиях любовницы, в объятиях другой любовницы, наедине с женой Форестье. Именно в начале постановки Дюруа встречает в компании свою будущую возлюбленную и её дочь, которая первой называет его «милым другом». Однако этот символ невинности и чистоты исчезает точно так, как и все хорошее в Дюруа.
Фиглярство — всё, чем занимается герой, однако на протяжении всей истории на каждом повороте душевных сил персонаж начинает говорить с Богом, обращаясь при этом в зал с некоторым кокетством. Тут начинаешь теряться, с кем же на самом деле он разговаривает?
Сама постановка классического романа вызывает ряд трудностей – слишком обширный сюжет и сложность его передачи на сцене. Некоторые сцены можно было урезать. Особенно странно смотрятся прелюдии к любви, невинно замаскированные под вальсирование. Зачем прятать сексуальные сцены за столь показным приемом, когда уже в следующем акте Дюруа совращает в церкви замужнюю Вирджинию Вальтер в лучших традициях Блудливой Калифорнии? Такие моменты выбиваются из столь патетического повествования, а кроме того и чересчур затянуты на фоне и так запутанного сюжета.
Из-за чего стоило досмотреть невероятно долго растягивающийся спектакль, так это игра некоторых актеров. Поэт Норбер де Варена, долговязый и осунувшийся льстец, типажом напоминающий французского поэта Бодлера, особенно обаятельно получился в исполнении Ивана Пилипенко. Тонкие, вычурные повадки и неторопливая походка с нарочито растянутыми движениями так подходят такому подлому цинику, что образ выходит запоминающимся.
Более современная трактовка этого классического произведения сегодня вызвала бы, вероятно, более яркую реакцию публики, чем его традиционное воплощение, как это получилось у актеров драмтеатра. Возможно, труппе не хватило мужества на более смелые и неоднозначные эксперименты.
Владимир Кузнецов, Морс
Источник: morsmagazine.ru/events/nekotorye-stseny-mozhno-bylo-urezat/
Следует сразу оговориться, это классическая постановка в самом неподдельном значении этого слова. Глядя на огромное количество бутафорских вырезок из газет с пестрящими названиями Lе Figaro, Le Mond, Le Parisien и оттопыренную из-за Триумфальной арки часть Мулен Руж, можно было смело ожидать, что курские актеры заговорят по-французски. Как можно догадаться, все очень приближенно к эпохе. Женщины обязательно ходят в огромных кринолинах, мужчины одеты во фраки, а бесконечно умиляющая роль дворецкого выглядит театральным рудиментом, благодаря которому бесхитростно и незатейливо раньше связывали события в сюжете. Все это служит украшательством, костюмированным представлением для знакомой всем истории.
Сюжет начинается с забившегося в угол Жоржа Дюруа, молящего Бога (надо заметить, этот прием будет очень часто разыгрываться), чтобы тот подкинул ему несколько франков. Однако вместо денег герой находит в борделе старого сослуживца Шарля Форестье, который предлагает взять Дюруа под крыло и представить «нужным людям». Из такого начала вырастает история мольеровского Дон Жуана, циника и ханжи.
На сцене превращение героя происходит так же стремительно, как и смена костюмов: если в начале спектакля это простодушный военный без образования, со свойственными деревянными движениями и выправкой, то ближе к середине постановки пластика персонажа начинает отражать его способность «лавировать» между людьми.
Первую часть постановки Дюруа находится в окружении женских персонажей: в объятиях любовницы, в объятиях другой любовницы, наедине с женой Форестье. Именно в начале постановки Дюруа встречает в компании свою будущую возлюбленную и её дочь, которая первой называет его «милым другом». Однако этот символ невинности и чистоты исчезает точно так, как и все хорошее в Дюруа.
Фиглярство — всё, чем занимается герой, однако на протяжении всей истории на каждом повороте душевных сил персонаж начинает говорить с Богом, обращаясь при этом в зал с некоторым кокетством. Тут начинаешь теряться, с кем же на самом деле он разговаривает?
Сама постановка классического романа вызывает ряд трудностей – слишком обширный сюжет и сложность его передачи на сцене. Некоторые сцены можно было урезать. Особенно странно смотрятся прелюдии к любви, невинно замаскированные под вальсирование. Зачем прятать сексуальные сцены за столь показным приемом, когда уже в следующем акте Дюруа совращает в церкви замужнюю Вирджинию Вальтер в лучших традициях Блудливой Калифорнии? Такие моменты выбиваются из столь патетического повествования, а кроме того и чересчур затянуты на фоне и так запутанного сюжета.
Из-за чего стоило досмотреть невероятно долго растягивающийся спектакль, так это игра некоторых актеров. Поэт Норбер де Варена, долговязый и осунувшийся льстец, типажом напоминающий французского поэта Бодлера, особенно обаятельно получился в исполнении Ивана Пилипенко. Тонкие, вычурные повадки и неторопливая походка с нарочито растянутыми движениями так подходят такому подлому цинику, что образ выходит запоминающимся.
Более современная трактовка этого классического произведения сегодня вызвала бы, вероятно, более яркую реакцию публики, чем его традиционное воплощение, как это получилось у актеров драмтеатра. Возможно, труппе не хватило мужества на более смелые и неоднозначные эксперименты.
Владимир Кузнецов, Морс
Источник: morsmagazine.ru/events/nekotorye-stseny-mozhno-bylo-urezat/